Индивидуальные обстоятельства осужденного лица, скрывающегося от правосудия, в отношении которого была затребована выдача

Основной довод заявителя заключался в том, что против него было "сфальсифицировано" уголовное обвинение в качестве расплаты за его жалобы властям. По его мнению следственные органы и прокуратура действовали с недобросовестными намерениями, используя уголовно-процессуальное право, по большей части, для неблаговидной скрытой цели.

Как отметил Суд: "[з]аявитель не указал, что конкретно включали "сфальсифицированные" обвинения. Например, нет никаких указаний на то, что его заманили в ловушку или подстрекали к совершению уголовного [правонарушения]... или осудили на основании [фальсифицированных доказательств]... Однако можно [допустить утверждения заявителя, что он] не совершал никаких преступлений (то есть не получал взяток и не подделывал документы). В этой связи Суду достаточно отметить, что в части, касающейся оценки запроса о выдаче, а также согласно материалам, имеющимся в распоряжении российских властей и раскрытым Суду, имелись существенные основания для обоснованного подозрения заявителя в том, что он брал взятки и подделывал документы, исходя из, помимо прочего, уличающего показания лица, давшего взятку. Имелся целый ряд документально подтвержденных свидетельств и показаний свидетелей в отношении этого подозрения" (пункт 93 постановления).

Суд обратил внимание на то, что соответствующая ссылка заявителя на преследование по "политическим" мотивам может быть расценена как ответная мера за сообщение о фактах коррупции или незаконной деятельности. В делах, касающихся предполагаемых нарушений статьи 10 Конвенции Договаривающимися государствами, Суд постановил, что сообщение сотрудника государственного органа о незаконном поведении или противоправных действиях на рабочем месте нуждается, в определенных обстоятельствах, в защите. Однако нет достаточного количества материала в подтверждение того, что уголовное преследование заявителя в Беларуси явилось актом возмездия или устрашения за то, что он сообщил о каких-либо противоправных действиях с честными намерениями и при наличии достаточных оснований (пункт 94 постановления).

Суд отметил, что и подтверждение участия заявителя в преступлении, совершенном в октябре - декабре 2003 года, и обоснованное подозрение в причастности к совершению преступления, явившееся основанием для возбуждения в августе 2004 года в отношении его уголовного дела, возникли до подачи им жалоб в июле 2004 года, с заявлениями о ненадлежащем использовании денежных средств в "Райпотребсоюзе". Суд также подчеркнул - указанные жалобы были поданы в связи с его увольнением из этого учреждения в июне 2004 года и продолжавшимся конфликтом и судебным процессом в отношении его работы там (пункт 95 постановления).

Суд обратил внимание - власти Беларуси ходатайствовали о выдаче заявителя с целью осуществления его наказания за преступления [не по политическим мотивам]. Материалы, которые были в распоряжении Суда, не раскрывали, что контекст оспоренных преступлений (взяточничество в рамках государственной организации) был таков, что давал основания полагать, что заявитель подвергался реальному риску жестокого обращения. Кроме того, заявитель не представил достаточных сведений или доказательств в поддержку его утверждения, что в период его работы в отделе по связям с общественностью он проводил "оппозиционные собрания" персонала. Суть и степень его предполагаемого расхождения или несогласия с "официальной" пропагандой остаются неясными. Также было отмечено, что заявитель не находился под стражей во время проведения расследования или судебного разбирательства в Беларуси, и не подвергался "бесчеловечному обращению" в значении статьи 3 Конвенции со стороны представителей государства в период рассматриваемых событий. Несмотря на утверждения заявителя, Суд не счел, что отношение судьи, участвующего в рассмотрении дела, или комментарии в ходе судебного заседания, являли собой пример ненадлежащего обращения, представлявшего серьезную опасность (пункт 96 постановления).

Суд не согласился с тем, что в 2010 году заявитель подвергался реальному риску жестокого обращения, и подвергается подобной опасности в настоящее время, спустя тринадцать лет после судебного разбирательства в Беларуси.

Что касается упоминания заявителем различных процессуальных нарушений в ходе судебного разбирательства по его делу в Беларуси, то такой тип утверждения, представленный лицом, скрывающимся от правосудия и осужденным в запрашивающем государстве, по мнению Суда, может привести к возникновению вопросов согласно статье 5 Конвенции в той мере, в какой это лицо подвергается риску тюремного заключения ввиду грубейшего отказа в отправлении правосудия или, как в настоящем деле, согласно статье 6 Конвенции. Суд не усмотрел никакой причинной связи между предполагаемыми процессуальными нарушениями и риском подвергнуться физическому жестокому обращению ввиду таких нарушений в случае выдачи заявителя для исполнения приговора. В любом случае, жалоба на "бесчеловечное наказание" является неприемлемой, так как жалоба заявителя в части, касающейся процессуальных нарушений, была отклонена как необоснованная. Меры по лишению лиц свободы неизбежно включают элемент страдания и унижения. Заявитель не выдвинул никаких доводов, подтверждающих, что в индивидуальных обстоятельствах его дела он подвергался риску наказания, которое выходило за рамки неминуемого страдания, присущего лишению свободы (пункт 98 постановления).

Суд заключил следующие - заявитель не привел никаких индивидуальных обстоятельств, которые подтверждали бы его опасения подвергнуться обращению или наказанию, противоречащему статье 3 Конвенции, в запрашивающем государстве. Одновременно Суд согласился с заявителем в том, что запрос о выдаче не содержал заверений относительно риска обращения в нарушение статьи 3 Конвенции. С учетом вышеизложенных выводов, что его существенные утверждения являлись необоснованными, отсутствие соответствующих заверений не меняло исхода жалобы согласно статье 3 Конвенции.

По поводу предполагаемого нарушения в отношении заявителя статьи 6 Конвенции Суд подчеркнул: "[п]раво на справедливое разбирательство уголовного дела, как оно сформулировано в статье 6 Конвенции, занимает важное место в демократическом обществе. Следовательно, в особых случаях может возникнуть вопрос о нарушении статьи 6 Конвенции в результате решения о выдаче при таких обстоятельствах, когда скрывающееся от правосудия лицо столкнулось с тем, что грубейшим образом нарушено или существует риск, что будет нарушено, его право на справедливое судебное разбирательство в государстве, требующем его выдачи. Тем не менее в прецедентно[й] [практике] Суда термин "вопиющий отказ в правосудии" синонимичен разбирательству, которое явно противоречит положениям статьи 6 или принципам, в ней закрепленным" (пункт 106 постановления).

Суд подчеркнул следующее - хотя до сих пор не требовалось определять данный термин еще точнее, он, тем не менее указал, что определенные формы несправедливости могут приравниваться к "вопиющему отказу в правосудии". Такие формы несправедливости включают (относительно уголовного производства в Договаривающемся государстве, в контексте выдачи или иного производства по депортации из одного Договаривающегося государства в другое или, как в данном деле, из Договаривающегося государства в государство, не являющееся участником Конвенции): признание виновным в заочной процедуре без последующей возможности нового определения по существу обвинения; судебное производство, осуществляемое в упрощенном порядке и с полным пренебрежением правами на защиту; заключение под стражу без доступа к независимому и беспристрастному суду с целью пересмотра законности содержания под стражей; преднамеренный и систематический отказ в доступе к адвокату, в особенности, лицам, находящимся под стражей в иностранном государстве; а также использование в уголовном судопроизводстве показаний, полученных под пытками от обвиняемого или третьего лица в нарушение статьи 3 Конвенции (пункт 107 постановления).

"Вопиющий отказ в правосудии", согласно позиции Суда, является строгим критерием несправедливости, который выходит за рамки простого нарушения или отсутствия гарантий в судебных процедурах, что может привести к нарушению статьи 6 Конвенции, если происходит в самом Договаривающемся государстве. В рассматриваемом аспекте нарушение принципов справедливого судебного разбирательства, гарантированных статьей 6, которое настолько фундаментально, что это равносильно аннулированию или уничтожению самой сути права, гарантированного этой статьей. До настоящего времени Суд никогда не признавал, что выдача является нарушением статьи 6 Конвенции (пункт 108 постановления).

Суд обратил внимание на то, что данное дело касается запроса о выдаче, сделанного в контексте, когда и запрашиваемое государство, и Суд имели возможность принять решение со ссылкой на окончательное решение суда по уголовному делу, предусматривающее наказание в виде лишения свободы, которое было оставлено в силе после пересмотра в порядке надзора. Это необходимо отличать от контекста, где существует риск "вопиющего отказа в правосудии", который может наступить в ходе возможного разбирательства после выдачи запрашивающему государству (пункт 110 постановления). Доводы заявителя в соответствии со статьей 6 Конвенции в отношении разбирательства в Беларуси и с целью предотвращения его выдачи для исполнения приговора, состояли из двух частей. Во-первых, он утверждал, что тюремное заключение явилось результатом разбирательства по "сфальсифицированным" обвинениям и серьезных процессуальных нарушений. Во-вторых, он заявил, что, в связи с тем, что приговор в отношении него вынесен заочно, то статья 6 Конвенции будет нарушена, поскольку после его выдачи ему придется отбывать наказание в виде лишения свободы, назначенное в этих обстоятельствах, без получения нового определения обвинений, на этот раз - в его присутствии в суде.

Суд не смог не отметить, что большинство доводов заявителя в отношении несправедливости судебного разбирательства в Беларуси были представлены в российские суды, в лучшем случае, поверхностно. Тем не менее поскольку власти не заявили о неисчерпании внутригосударственных средств правовой защиты и не дали никаких конкретных комментариев в отношении белорусского законодательства и судебной практики, Суд рассмотрел эти аргументы и принял в качестве отправной точки мнение заявителя о белорусском законодательстве (пункт 112 постановления).