практика Европейского Суда по правам человека

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе N 12018/16 "У.А. против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 22 января 2019 года), которым установлено нарушение статьи 3 Конвенции в случае высылки заявителя в Республику Узбекистан <7>.

--------------------------------

<7> Заявитель жаловался на нарушение статьи 3 Конвенции в связи с нерассмотрением властями Российской Федерации его заявлений о наличии угрозы жестокого обращения с ним в случае депортации в Республику Узбекистан и возможности подвергнуться такому обращению в случае высылки.

Было отмечено, что Европейский Суд уже приходил к выводу - лица, выдачи которых требовали власти Узбекистана в связи с предъявленными им обвинениям в совершении преступлений по соображениям религиозного или политического характера, входят в уязвимую группу лиц (в случае их высылки в Республику Узбекистан <8> они действительно могут быть подвергнуты обращению, противоречащему статье 3 Конвенции) (пункт 26 постановления).

--------------------------------

<8> Далее также - Узбекистан.

Как усматривалось из текста постановления, стороны не оспаривали факт - в ходе производства по делу о депортации заявитель неоднократно делал конкретные заявления, что ранее он подвергался преследованию за религиозно-экстремистскую деятельность, а также о наличии угрозы жестокого обращения с ним. Из направленного властями Узбекистана запроса о выдаче заявителя явно следовало: заявитель обвинялся в совершении преступлений по соображениям религиозного и политического характера. Таким образом, власти Узбекистана прямо указывали на причастность заявителя к группам лиц, в отношении которых уже было признано наличие угрозы недопустимого обращения (пункт 27 постановления). Суд счел, что заявитель предоставил властям Российской Федерации доказательства, достаточные для того, чтобы поверить в наличие угрозы жестокого обращения с ним в Узбекистане.

Суд обратил внимание, что в ходе производства по делу о депортации власти Российской Федерации не провели тщательной проверки утверждений заявителя о наличии угрозы подвергнуться на родине жестокому обращению (пункт 31 постановления).

Суд также отметил: "российская правовая система предусматрива[ла] (по крайней мере в теории) несколько средств защиты, с помощью которых можно было предотвратить высылку заявителя в Узбекистан в связи с наличием угрозы применения к нему в этом государстве жестокого обращения. Однако обстоятельства настоящего дела свидетельствовали о том, что неоднократно представляемые заявителем утверждения не были надлежащим образом рассмотрены в рамках какого-либо из соответствующих производств" (пункт 32 постановления).

Поскольку национальные органы власти не провели надлежащей оценки предполагаемой угрозы жестокого обращения с учетом достаточных материалов, то Суд вынужден был самостоятельно рассмотреть вопрос о наличии такой угрозы в случае высылки заявителя в Узбекистан.

Суд подчеркнул: "ни в замечаниях сторон, ни в соответствующих представленных материалах, взятых из независимых международных источников (в частности, во Всемирном докладе организации Human Rights Watch за 2016 год и замечаниях, представленных организацией Amnesty International Комитету Министров Совету Европы в рамках группы дел "Гарабаев против Российской Федерации" (жалоба N 38411/02), ни в ранее вынесенных постановлениях и решениях...) нет никаких свидетельств, указывающих на позитивные изменения в системе уголовного права Узбекистана в целом, либо на конкретные примеры обращения с лицами, которым предъявлены обвинения в совершении преступлений по соображениям религиозного или политического характера" (пункт 35 постановления).

Суд внимательно изучил представленные материалы, свидетельствовавшие о наличии реальной угрозы жестокого обращения с лицами, которым, как и заявителю, предъявлены обвинения в совершении преступлений по соображениям религиозного и политического характера, и пришел к выводу, что вынесение постановления о депортации заявителя в Узбекистан действительно подвергало его угрозе обращения, противоречащего статье 3 Конвенции.